Коснуться имени своего

Ты — струна, натянутая
через пропасть ошибок,
провалов,
бед;
Остервенело рвешься поднять себя
и наконец зажить.
Световые минуты сливаются в одиночества сотни лет.
И никак не выходит с собой дружить,
Наживать,
не выть.

В одиночестве никакая не тишина.
Тех, кто был в нем, видно
по блеклому цвету глаз —
в одиночестве гул стоит стеной стрекочущих канонад.
В нем, на ощупь чуешь —
такая сырость и глубина,
что уже не найти исковерканного звена.
Вся цепочка вот-вот возмьет
да и разлетится в раз.

Липкий страх, запуская под холку проныр-муравьев,
вязко тянется по артериям лентами автострад.
Ты, набитая до отказа, залитая до краев
этим ужасом,
спотыкаешься о носы балюстрад,
и инертным шагом
все мчишь себя.
Наугад.

Ты привыкла платить баснословно высокую дань
за жилье,
за добро,
вкусный кофе,
тепло и мир.

А как выйдет оплаченный срок,
замираешь, твердишь себе:
«Да умри ты уже, умри!
чтобы ветки еловые,
холмик,
снег,
снигери.
Чтоб совсем темнота и червовая жизнь внутри.
Хоть какая-то жизнь внутри.

ну пожалуйста, сдохни…
«Сдохни» — как «Отдохни».

Мама, мамочка,
кто же тебя просил?!
Ты дала мне жизнь,
только дать мне забыла сил,
чтобы выжить в ней,
и освоиться,
и не спиться.

Мама, я уходила в море,
попала — в ил.
Эта жизнь — не жизнь,
я надеюсь, мне это снится».

*

Но однажды, ты, столько лет пролежав на дне,
застаешь себя в новом дне —
каноническом, образцовом весеннем пунше:
ты как будто чуешь весну вдвойне,
ты как будто выжила на войне —
боль становится незаметнее,
и канонады глуше.

И ты сходишь со шпилек на землю,
из книжек — в жизнь,
остро чуешь ее, выдыхаешь, вдыхаешь глубже.
Прорастаешь в реальность,
что делается все Уже,
Прорастаешь и только теперь начинаешь путь.
Вот теперь уж
и ядерным взрывом не развернуть.

По земле ступаешь, босая,
лишь для того,
чтоб коснуться впервые имени своего,
оттолкнуться, выстрелить из него,
развернуть и расправить свое оперенье
в пару белых крыл

и начать
паренье.

P.S.: Посвящается дорогому Другу. Счастье — впереди!