«Они» – «Мы» = «Я»?

На днях милая Дана спросила меня, что я могу сказать о таких категориях, как «мы» и «они». И оставила место любым трактовкам, оставила мне Дана полный простор для восприятия и осмысления…

Вспоминая о том, откуда Дана в географическом смысле, мысли оформилось именно в это русло сами собой. Сейчас в графе «родной город» на ее страничке в соц.сети значится «ад». Я абсолютно политически-неграмотный человек, к стыду ли своему или нет — достаточное количество лет назад я приняла для себя решение, что телевизор — не для меня. Я намеренно стараюсь ограждать себя от новостных лент, помещать себя в некий информационный вакуум, если это вообще возможно сегодня. Однако все перепетии родственного народа касаются меня, как будто происходят со мной. И мне жутко, тревожно и почему-то… больно.

Возможно тот факт, что в (или «на», кому как удобнее) Украине я родилась и первые годы своей жизни прожила именно там, от этого конфликта мне особенно не по себе. Вспоминается загадочный Киев, в котором я так никогда и не побывала пока, но детское мое воображение рисовало его, как город из сказок Пушкина, там в обязательном порядке должны были твориться (и в моем детском сознании происходили) чудеса. Я никогда в нем не бывала, хотя первые пять лет своей жизни прожила в городе Смела, что не так далеко от него.

В последние недели часто вспоминается наш двор, веревочки, чтобы включать и выключать свет в туалете и ванной той однушки, где мы жили, сделанные специально для маленьких тогда меня и моего брата, бидон для молока, белый, эмалированный, холодный и совершенный, и как однажды в 5 лет я отправилась покупать молоко сама, и добродушное лицо молочника, который долго спрашивал меня, не потерялась ли я, и где мои родители; за молоком нужно было пройти аж за наш за дом — это было долгое и трепетное путешествие.

Абстрактно и смутно помню наш двор очень большим, в нем долго лежал гравий и не было асфальта — ходить было жутко неудобно и я все время сворачивала лодыжки… А потом асфальт вдруг появился, его укатывал смуглый, серьезный человек с каким-то усталым и добрым кареглазым лицом, в замызганной одежде рабочего. Мы с мамой проходили мимо и сказали ему «спасибо», если я правильно помню, и лицо его стало светлее.

Был еще напротив, на замороженной стройке большой кран, ржавый и астрономически огромный для совсем маленькой меня. Я в детстве думала, что он похож на жирафа и переживала, что деревья вокруг недостаточно высокие и он умрет от голода, потому что не сможет прокормиться их листвой, каждый день я мечтала полить эти большие деревья, чтобы росли выше и листва их была «вкуснее». Я была уверана, что когда никто не смотрит на него, он оживает, поворачивает голову, кивает и шевелит своими жирафьими ушами. А еще, мама варила сахар, чтобы мы поели сладкого — денег этого самого сладкого купить у нас тогда не было, это было очень вкусно.

Помню две пластмассовые вишенки на джинсовом сарафанчике, который мне из своей джинсовой юбки сшила мама, как и большинство вещей, которые я носила в то время. Вишенки эти были красными, но я настойчиво их грызла и они быстро потеряли былой лоск.

И еще был громоздкий уголок на кухне и песня Варум «Ля-ля-фа» из радиоприемника, который был где-то наверху, на холодильнике, надо думать.

А как будоражила мое воображение волнующая легенда о том, почему город Смела носит именно это имя — в честь смелой девушки, которая провела славян по тайным тропам в тыл врагам, осадившим поселение. Благодаря ей враг был разбит, но сама она погибла от вражеской стрелы. Я представляла ее очень красивой, без малого совершенной, большеглазой и грустной, и отчего-то она являлась мне очень нежной. Думая о ее героической гибели, я глубоко переживала утрату.

И были бархатистые, тоже по-своему нежные абрикосы! Сладкий, охристый запах абрикосов, которых там было так полно, что не передать; родители собирали их ведрами и мама варила самое вкусное варенье на свете, с орешками из косточек этих самых абрикосов. Разумеется, с нашей помощью (моей и брата) орешки заканчивались часто еще до того, как попасть в варенье. И санки зимой скребли асфальт, а снег был праздником и настоящим чудом… Эти воспоминания такие дорогие, терпкие, острые и светлые — кто бы знал!

Вот эти фрагменты солнечного детства — моя Украина. А сейчас там вот это черти-что… А теперь мне кричат из новостей, что это — «они». Какая-то несусветная дичь. Я ведь в детстве болтала по-украински (как на родном!), заявляла всем взрослым, что я — украинка и громко подпевала Ротару про «девчоночку-смуглянку». Взрослые смеялись, умилялись, а я не могла понять, отчего такая реакция — я не видела разницы между «украинкой» и «русской».

А что тогда есть «мы»? Мы — человечество? Мы — россияне? Мы — народ? Мы — люди? Мы — социум? Или «мы» — это тот узкий круг людей, которые рядом со мной? Те, кто непосредственно участвуют в моей жизни, прикасаются ко мне, думают обо мне, живут во мне, в ком живу я? Или еще у́же — моя семья, та семья, из которой я вышла в жизнь, которая сопровождает меня теперь уже дистанционно? Или совсем далеко не ходить: я и мой мужчина — самое главное «мы» в моей жизни?

Все вроде так, да как-то все не так…

Помню однажды смотрела, еще живя в Казани, спектакль Гришковца «+1». Меня сжимало и сворачивало, в глазах периодически щипало, душа то разворачивалась и разливалась до самых кончиков пальцев рук и ног, то сворачивалась в острую, больно режущую точку и падала вниз крохотным зернышком. Фабула его проста и прекрасна именно этой своей безапелляционной элементарной идеей: человечество — это «они», и никакого «мы» — не существует, есть только все «они» и плюс к ним «я» — всегда отдельная единица, которая никогда себя не расскажет, правдиво, как она есть «им». Потому что как только начинаешь проговаривать себя — не хватает ни слов, ни воздуха внутри, ты говоришь и пока говоришь — уже становишься другим, и все звучит, как неправда — глупо и неубедительно. Ведь вы пробовали говорить и тоже задыхались в этой неспобности себя высказать, неужели нет?

Быть может, «мы» — это миллиарды невысказанных миров, «они» — те же миллиарды миров, когда я смотрю на них и думаю о себе, а я… И вот тут — тупик, стена, прямо-таки по Бродскому — «шуршит твоя быстрая тень по спине кирпичей»…

Я не знаю, что сказать. Сейчас — снова зернышко, падающее на самое дно меня.

P.S.: В тот же день села в метро и даже оно говорит со мной о новостях, не могла не сделать фото.Украина, Крым