Видела сегодня дедушку во сне, не помню сюжет сновидения, помню только, что он там был, было много света и пространства. Всё, должно быть, оттого, что вчера вспоминала его, когда писала текст. Мертвецы, которых мы любили, когда они были живы, и продолжаем любить, когда они оставляют этот мир, живут в нас и приходят всегда, когда мы думаем о них, вспоминаем, благодарим, зовем.
Окончательно проснувшись, уплетая утреннюю овсянку с орехами и бананом, я думала о том, что дедушка снится мне редко (бабушка гораздо чаще, например), и вдруг чуть не подавилась – воспоминание рухнуло на меня, как бетонная плита. Бывают такие реалистичные и отпечатавшиеся в сознании сны, которые полжизни спустя воспринимаются памятью как часть биографии, а не набор образов, сгенерированный мозгом в одну из ночей.
Мои сны об умирании разнообразны. Особенно четко помню один, приснившийся мне в возрасте восьми лет или около того. Жаркий солнечный день, безветренный и душный настолько, что видно, как от асфальта поднимается жар и воздух над ним клубится и подрагивает. Двор, где прошло мое детство с 5 лет, мы (дети), шустрыми обезьянками залезаем на какую-то стройку, карабкаемся по кирпичам строящегося здания. У нас и правда была стройка во дворе, правда всего в два этажа, но там… Этаж за этажом мы карабкались наперегонки. Долезли до туда, где прохладно, потому что чувствуются хоть какие-то намеки на ветерок. Окружающая ребятня начинает бояться высоты и останавливается, выше в нашем дворе не забирался еще никто, а я все лезу и лезу наверх. Мне панически страшно и можно бы уже остановиться, как все остальные, но я что-то доказываю себе и карабкаюсь, лезу, лезу… А затем, как будто включили слоу моушен: я хватаюсь за очередной кирпич и он отрывается, рука, а потом и все остальное напряженное мое тело срывается вниз. Я лечу в свободном падении, слышу отдаленные крики, шум, ударяюсь об асфальт и сверху прилетает кусок бетонной плиты. Темнота. Абсолютная тишина. Момент, щелчок (как будто нажали кнопку и включили органы чувств) и я смотрю на свое тело в крови, очевидно, что я мертва. Понимаю, что смотрю сверху, и мои ладони прозрачные, еле цветные. Боли не чувствую, и не понимаю, что это я тут, но вот же я – там.
До самого заката я ношусь по городу, пытаясь заговорить с близкими, которые не могут слышать и видеть меня. Парю рядом с мамой, которая снимает трубку, слышит новость о моей кончине и, как была, зажав трубку так, что побелели пальцы, оседает на пол. Зову, кричу, стараюсь подвигать предметы силой мысли, но все тщетно. Ночь провожу рядом с родителями. Мама рыдает или смотрит в потолок стеклянным взглядом. Папины слезы я только однажды видела за всю свою жизнь, в том сне, и надеюсь, наяву никогда не увидеть их: губы плотно сжаты, лицо осунулось, потемнело, и как каменный сок, по щеке пролетает застывшей стекляшкой одна, две, три… Мое тело укладывают в гроб, стоящий на табуретках, которые мы с бабушкой ставили зимой боком к батарее и сидели на кухне по вечерам, пели, сказки рассказывали. Они заказывают памятник, готовят какую-то еду. То есть вся это анатомия прощания с телом. Гроб со мной в моей детской.
Вижу свои похороны. А потом внезапно попадаю в помещение вроде лифта, только с очень высокими стенами, без панели с кнопками и без потолка – там небо, облака плывут, видно листву деревьев. Это такая безысходность: душный лифт и недосягаемое небо. Со мной в лифте мой покойный дедушка, стоит, читает газету. Я пытаюсь выбраться, кричу, стучу. У него же такой скучающий, утомленный вид очень уставшего человека. После он вздохнул и потирая виски своей утомленной моими визгами головы, негромко сказал: «Я здесь уже очень и очень давно. Отсюда нет возможности выбраться. Я пытался так же, как ты. Успокойся, тогда ты хотя бы получишь свою газету и тебе будет не так скучно».
Я всматриваюсь в ту, что он держит в руках, а там его фото и кажется, вся она посвящена его жизни: его заслуги, маленькие заметки и большие интервью, очерки о его успехах, фактах биографии и ошибках. С мыслью, что, черт побери, я же еще совсем не жила, и моя газета будет пуста, просыпаюсь.
А что за контент будет наполнять мою газету, умри я сейчас..?
А твою?
P.S.: Как, зачем и почему подсознание восьмилетнего ребенка выдало такое сновидение – я не знаю. Может быть, чтобы сегодня я вспомнила о нем и написала этот текст?
Пост # 7/100 специально для проекта #я_блоггер_2
22 Ноя 2015
0 Comments
Лифт и газета
Видела сегодня дедушку во сне, не помню сюжет сновидения, помню только, что он там был, было много света и пространства. Всё, должно быть, оттого, что вчера вспоминала его, когда писала текст. Мертвецы, которых мы любили, когда они были живы, и продолжаем любить, когда они оставляют этот мир, живут в нас и приходят всегда, когда мы думаем о них, вспоминаем, благодарим, зовем.
Окончательно проснувшись, уплетая утреннюю овсянку с орехами и бананом, я думала о том, что дедушка снится мне редко (бабушка гораздо чаще, например), и вдруг чуть не подавилась – воспоминание рухнуло на меня, как бетонная плита. Бывают такие реалистичные и отпечатавшиеся в сознании сны, которые полжизни спустя воспринимаются памятью как часть биографии, а не набор образов, сгенерированный мозгом в одну из ночей.
До самого заката я ношусь по городу, пытаясь заговорить с близкими, которые не могут слышать и видеть меня. Парю рядом с мамой, которая снимает трубку, слышит новость о моей кончине и, как была, зажав трубку так, что побелели пальцы, оседает на пол. Зову, кричу, стараюсь подвигать предметы силой мысли, но все тщетно. Ночь провожу рядом с родителями. Мама рыдает или смотрит в потолок стеклянным взглядом. Папины слезы я только однажды видела за всю свою жизнь, в том сне, и надеюсь, наяву никогда не увидеть их: губы плотно сжаты, лицо осунулось, потемнело, и как каменный сок, по щеке пролетает застывшей стекляшкой одна, две, три… Мое тело укладывают в гроб, стоящий на табуретках, которые мы с бабушкой ставили зимой боком к батарее и сидели на кухне по вечерам, пели, сказки рассказывали. Они заказывают памятник, готовят какую-то еду. То есть вся это анатомия прощания с телом. Гроб со мной в моей детской.
Вижу свои похороны. А потом внезапно попадаю в помещение вроде лифта, только с очень высокими стенами, без панели с кнопками и без потолка – там небо, облака плывут, видно листву деревьев. Это такая безысходность: душный лифт и недосягаемое небо. Со мной в лифте мой покойный дедушка, стоит, читает газету. Я пытаюсь выбраться, кричу, стучу. У него же такой скучающий, утомленный вид очень уставшего человека. После он вздохнул и потирая виски своей утомленной моими визгами головы, негромко сказал: «Я здесь уже очень и очень давно. Отсюда нет возможности выбраться. Я пытался так же, как ты. Успокойся, тогда ты хотя бы получишь свою газету и тебе будет не так скучно».
Я всматриваюсь в ту, что он держит в руках, а там его фото и кажется, вся она посвящена его жизни: его заслуги, маленькие заметки и большие интервью, очерки о его успехах, фактах биографии и ошибках. С мыслью, что, черт побери, я же еще совсем не жила, и моя газета будет пуста, просыпаюсь.
А что за контент будет наполнять мою газету, умри я сейчас..?
А твою?
P.S.: Как, зачем и почему подсознание восьмилетнего ребенка выдало такое сновидение – я не знаю. Может быть, чтобы сегодня я вспомнила о нем и написала этот текст?
Пост # 7/100 специально для проекта #я_блоггер_2